– Анна, насколько в Абхазии актуальна проблема буллинга и кибербуллинга?
– Данная проблема была актуальна во все времена. И, к сожалению, не обошлось без Абхазии, у нас тоже есть такая проблема. И мы стали ее наблюдать до того, как заработал проект по буллингу. В Детский фонд Абхазии стали обращаться родители, подростки с разрешения родителей, у которых в ходе консультирования выявлялись проблемы разного плана, даже физиологического. И были проблемы суицидальные, и просто поверхностные, эмоциональные, которые тем или иным способом относились к самой проблеме буллинга. И вот тогда на фоне общих таких подсчетов мы пришли к выводу, что нужно более углубленно изучить этот вопрос и в новом проекте работать непосредственно с этой проблемой. Когда проект стартовал, то количество обращений именно по данной проблеме увеличилось, потому что уже была специфика, особенности и распространялась между школами, между подростками, между родителями, и обращений было значительно больше. Конкретно статистика как таковая не велась, не ведется. Единственное, что можно сказать, что, учитывая наше небольшое государство, в частности, Сухум, хотя приезжали дети из Очамчырского района, из Гудаутского района, приезжали из Гагры, но тем не менее цифры высоки. Когда говорят о буллинге, многие думают, что должно быть что-то острое, какое-то физическое насилие, снимаемое на телефон или на какие-то камеры, но на самом деле такое тоже имело место быть, но не это первично. На первый план выходит буллинг психологический, который имеет значение не менее весомое, нежели физический буллинг, совершенный с детьми в школе или внутри школьного коллектива.
– Сколько таких случаев, когда к вам обращались в Детский фонд?
– Статистикой у нас занимался другой человек, поэтому точное количество я назвать не могу. Единственное, если в среднем прикинуть, я думаю, что каждое третье обращение объективно выходило в той или иной степени в проблему травли ребенка либо внутри школьного коллектива, либо педагога.
– Какая в основном возрастная категория тех, кто к вам обращается?
– На первое место выходит подростковый период. Идет становление личности именно в этом возрасте, более эмоционально воспринимаются те или иные проблемы в школе, в семье или еще где-то. Поэтому это все-таки подростковый возраст, но начальная школа тоже. У нас были случаи, когда обращались, родители приводили деток совершенно по другой проблеме, не по проблеме буллинга. Родители многие вообще не знают, что это такое и вообще, что происходит с ребенком. Запросы были другого характера, что ребенок отказывается, не хочет ходить в школу, каждое утро он «заболевает». Тогда мы начинали работать уже с этим ребенком, не всегда, кстати, была первая мысль, что это буллинг. Но потом в процессе работы выяснялось, что все-таки нездоровая обстановка в классе, какие-то моменты, недочеты педагогов в каком-то смысле. В итоге дети разные, и, естественно, эмоциональный фон и состояние разное. Поэтому кто-то, может быть, спокойно отреагирует на какие-то казусы внутри класса, кто-то реагирует очень болезненно и потом вызывает протест в виде нежелания вообще посещать школьное учреждение и утром подниматься и идти в свой класс.
– Как школы реагируют на эти проблемы?
– Так было всегда, я думаю, что в интересах школы, если происходят внутри какие-то моменты, то желание любой школы, администрации школы сделать так, чтобы это не вышло за рамки этого учреждения. И по большей части мы именно с подобным подходом сталкивались. Редко когда привлекались психологи со стороны или дополнительные какие-то люди, которые могли бы в той или иной степени разобраться в этой проблеме. Старались решать эти проблемы внутри коллектива. И так как в этой проблеме опыта не всегда достаточно, потому что специфическая особенность такая, то, естественно, иногда просто игнорировали, иногда это все заканчивалось какими-то разъяснительными разговорами с одноклассниками или с учителями, и на этом дело заканчивалось. Но при этом проблема там не разрешалась, она оставалась. Но некоторые школы, например, один из районов Абхазии нас очень порадовал, когда мы ездили на тренинги, а у них в школе создана специальная координационная группа, которая включает в себя учителей, родителей и школьников. И это очень эффективно, когда в совокупности три разных направления и возрастные, и, получается, статусные направления, они решают какие-то проблемы сообща. Это очень эффективно, и это очень порадовало нас.
– На ваш взгляд, что необходимо сделать, чтобы улучшить ситуацию с буллингом в школах?
– В данном случае только информирование. Если есть какая-то проблема, то ее не нужно замалчивать, о ней нужно говорить, чтобы она стала доступна информационно для всех, потому что когда мы пытаемся ее скрыть, то ничего из этого не получается, огонь еще больше разгорается. Поэтому самое главное – это информирование, проведение бесед со школьниками. Это не значит, что им нужно каждую неделю рассказывать о проблеме буллинга, отнюдь нет. Есть классные часы, есть школьные психологи, которые могут как-то выявить, во-первых, этот процесс, если он есть. Во-вторых, просто поработать и сгладить, чтобы не доходило до каких-то крайностей среди школьников.
– Расскажите о своей работе, может быть, какой-то конкретный случай, когда вам удалось помочь, разрешить конфликтную ситуацию?
– Я могу рассказать такой случай и не один, к большому сожалению. Одна из разрешенных проблем была, когда девочку в одной из школ сильно травили, хронически, длительно травили одноклассники. В данном случае принимала участие дочка одной из преподавательниц, и это усугубляло проблему. А девочка была с определенными особенностями. Она не могла защитить себя, не могла дать отпор, и поэтому дошло до того, что этот ребенок начал принимать какие-то препараты, чтобы просто не ходить утром в школу. И когда все это вскрылось, не сама причина вскрылась, а именно то, что такое происходит с ребенком, ее мама привела ее ко мне, в Детский фонд Абхазии. С чего мы прежде всего начинаем, конечно, мы выясняем причину. Во-первых, эмоциональный фон мы уравновешиваем. Ребенок должен ощущать, что с психологом он находится в безопасности, когда происходит контакт, когда подросток или ребенок доверяет психологу, тогда начинается первый этап работы. И мы уже ищем причину, откуда такое, где зарыто, как говорится, зерно и откуда растут ноги этой проблемы. А потом уже начинается работа именно с внутренней личностью ребенка. Естественно, когда такое происходит, в 99% случаях это заниженная самооценка, когда дети не могут защитить себя и дать отпор. Они беззащитные. Мы работаем с самооценкой, мы работаем вообще с управлением, взаимодействием, то есть как ребенок должен правильно взаимодействовать в коллективе. Мы учимся говорить «нет», потому что многие дети не могут в силу своих особенностей характера сказать «нет». Это очень важно. Конечно, учимся безопасности, кибербезопасности, в том числе. Что нужно сделать, чтобы защитить себя и чтобы в дальнейшем таких ситуаций не случалось. Занимаемся превенцией с ребенком.
– В этом конкретном случае с этой девочкой вам удалось как-то ей помочь?
– Пришлось все-таки подключать администрацию школы. Мы беседовали, созывался совет и педагогов, и завуча, директора школы. И после донесения информации, то есть они не располагали информацией, что есть такая проблема, причем длительно протекающая. Вопрос был урегулирован, то есть достаточно было разговора администрации, разговора педагогов. И сейчас все нормально, она ходит в школу. Конечно, осадок остался, но при этом обстановка значительно изменилась. Когда в такой ситуации буллер в данном случае чувствует, что он понесет за свои действия какое-либо наказание, то тогда совершенно меняется отношение. То есть он может чувствовать ответственность опять-таки не всегда, все зависит от случая.
– Вы говорили о том, что к вам стали чаще обращаться, а какова вообще причина буллинга? Это было во все времена?
– Действительно, травля была во все времена, ничего не поменялось от поколения двадцатилетней давности за исключением того, что усугубилось наличием интернета, наличием телефонов. Это еще, конечно, более усугубило, потому что сейчас можно все снять и выложить в соцсети. Соответственно, об этом будет знать не только коллектив школы, класс, а это выйдет за рамки школы. И в этом большая проблема. А в чем причина? Причин много. Если мы про буллера говорим, то это зависит от его воспитания, от его эмоционального состояния. Обычно это делают неуверенные в себе дети, потому что таким способом они просто самоутверждаются за счет других. И это не герои нашего времени. Это дети, которым тоже нужна поддержка, и опора, и помощь. Поэтому причин, на самом деле, много, но одна из них – какие-то неправильные модели воспитания ребенка, либо какие-то травмы, которые происходили у него и та же самая заниженная самооценка, самоутверждение. Иногда это может быть просто реванш какой-то, месть.
– Ведете ли вы еще просветительскую работу с родителями?
– Акцент, конечно же, ставится, прежде всего, на детях и подростках. Естественно, мы работаем и с родителями. И в данном случае я хочу сказать, что если ребенок либо подвергается буллингу, либо сам является буллером, то, честно говоря, проблемы лежат именно в родителях. То есть где-то что-то недосмотрели, нет взаимодействия, нет взаимопонимания между родителем и ребенком. То есть нарушен пазл такой, складывающийся в детско-родительских отношениях, поэтому мы видим те или иные отклонения в поведении. И если мы говорим о жертвах, хотя это слово я не люблю, но мы их называем жертвами буллинга. Здесь каждый ребенок должен знать, что он может подойти к своему родителю и рассказать о том, что у него есть какая-то проблема, неважно какая. А если этого не происходит, значит, нет этих отношений, и ребенок не чувствует себя в безопасности со своими родителями. Поэтому очень важно с детьми разговаривать, спрашивать, как у них прошел школьный день, говорить о том, что они дороги и значимы. Уделять, естественно, больше внимания и времени воспитанию своего ребенка и общению с ним.
Источник: ekhokavkaza.com